Владимир Кучеренко - Сказки серой эльфийки[СИ]
— Не проси, не моли ты меня, господин мой распрекрасный, красавец ненаглядный, чтобы показала я тебе свое лицо противное, свое тело безобразное. К голосу моему попривык ты; мы живем с тобой в дружбе, согласии друг с другом, почитай, не разлучаемся, и любишь ты меня за мою любовь к тебе несказанную, а увидя меня, страшную и противную, возненавидишь ты меня, несчастную, прогонишь ты меня с глаз долой, а в разлуке с тобой я умру с тоски".
Не слушал таких речей молодой купецкий сын, красавец писаный, и стала молить пуще прежнего, клясться, что никакого на свете страшилища не испугается и что не разлюбит он свою госпожу милостивую, и говорит ей таковые слова:
— Если ты стар человек — будь мне бабушка, если сере?дович — будь мне тетушка, если же молода ты — будь мне названой сестрой, и поколь я жив — будь мне сердечной подругой.
Долго, долго лесная ведьма, чудо ушастое, не поддавалась на такие слова, да не могла просьбам и слезам своего красавца супротивной быть, и говорит ему таково слово:
— Не могу я тебе супротивной быть по той причине, что люблю тебя пуще самой себя; исполню я твое желание, хотя знаю, что погублю мое счастие и умру смертью безвременной. Приходи во зеленый сад в сумерки серые, когда сядет за лес солнышко красное, и скажи: "Покажись мне, верная подруга!" — и покажу я тебе свое лицо противное, свое тело безобразное. А коли станет невмоготу тебе больше у меня оставатися, не хочу я твоей неволи и муки вечной: ты найдешь в опочивальне своей, у себя под подушкою, мой золот перстень. Надень его на правый мизинец — и очутишься ты у батюшки родимого и ничего обо мне николи не услышишь.
Не убоялся, не устрашился, крепко на себя понадеялся молодой сын купецкий, красавец писаный. В те поры, не мешкая ни минуточки, пошел он во зеленый сад дожидатися часу урочного и, когда пришли сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорил он: "Покажись мне, моя верная подруга!" — и показалася ему издали ведьма лесная: она прошла только поперек дороги и пропала в частых кустах; и невзвидел света молодой сын купецкий, красавец писаный, всплеснул руками белыми, закричал истошным голосом и упал на дорогу без памяти. Да и страшен был облик звериный: руки ноги тощие длинные, на голове волосы седые словно пепел, уши острые как у эльфа, нос крючком, как у беркута, кожа вся синяя, как покойника, а глаза черные-пречерные.
Полежавши долго ли, мало ли времени, опамятовался молодой сын купецкий, красавец писаный, и слышит: плачет кто-то возле него, горючьми слезами обливается и говорит голосом жалостным:
— Погубил ты меня, мой красавец возлюбленный, не видать мне больше твоего лица распрекрасного, не захочешь ты меня даже слышати, и пришло мне умереть смертью безвременною.
И стало ему жалкой совестно, и совладал он со своим страхом великим и с своим сердцем робким, и заговорил он голосом твердым:
— Нет, не бойся ничего, моя госпожа добрая и ласковая, не испугаюсь я больше твоего вида страшного, не разлучусь я с тобой, не забуду твоих милостей; покажись мне теперь же в своем виде давешнем; я только впервые испугался.
Показалась ему лесная ведьма, чудо синекожее, в своем виде страшном, противном, безобразном, только близко подойти к нему не осмелилась, сколько он ни звал ее; гуляли они до ночи темной и вели беседы прежние, ласковые и разумные, и не чуял никакого страха молодой сын купецкий, красавец писаный. На другой день увидал он ведьму седовласую, чудо лесное, при свете солнышка красного, и хотя сначала, разглядя ее, испугался, а виду не показал, и скоро страх ее совсем прошел. Тут пошли у них беседы пуще прежнего: день-деньской, почитай, не разлучалися, за обедом и ужином яствами сахарными насыщалися, питьями медвяными прохлаждалися, гуляли по зеленым садам, без коней каталися по темным лесам.
И прошло тому немало времени: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Вот однажды и привиделось во сне молодому купецкому сыну, красавцу писаному, что батюшка его нездоров лежит; и напала на него тоска неусыпная, и увидал его в той тоске и слезах ведьма длинноногая лесная, чудо седовласое, и сильно закручинилася и стала спрашивать: отчего он во тоске, во слезах? Рассказал он ей свой недобрый сон и стал просить у нее позволения повидать своего батюшку родимого и братцев своих любезных. И возговорит к нему зверь лесной, чудо синекожее:
— И зачем тебе мое позволенье? Золот перстень мой у тебя лежит, надень его на правый мизинец и очутишься в дому у батюшки родимого. Оставайся у него, пока не соскучишься, а и только я скажу тебе: коли ты ровно через три дня и три ночи не воротишься, то не будет меня на белом свете, и умру я тою же минутою, по той причине, что люблю тебя больше, чем саму себя, и жить без тебя не могу".
Стал он заверять словами заветными и клятвами, что ровно за час до трех дней и трех ночей воротится во палаты ее высокие. Простился он с хозяйкой своей ласковой и милостивой, надел на правый мизинец золот перстень и очутился на широком дворе честного купца, своего батюшки родимого. Идет он на высокое крыльцо его палат каменных; набежала к нему прислуга и челядь дворовая, подняли шум и крик; прибежали братцы любезные и, увидевши его, диву дались красоте его мужской и его наряду царскому, королевскому; подхватили его под руки белые и повели к батюшке родимому; а батюшка нездоров лежал, нездоров и нерадостен, день и ночь его вспоминаючи, горючими слезами обливаючись; и не вспомнился он от радости, увидавши своего сына милого, хорошего, пригожего, меньшого, любимого, и дивился он красоте его мужской, его наряду царскому, королевскому.
Долго они целовалися, миловалися, ласковыми речами утешалися. Рассказал он своему батюшке родимому и своим братцам старшим, любезным, про свое житье-бытье у зверя лесного, чуда седовласого, все от слова до? слова, никакой крохи не скрываючи. И возвеселился честной купец его житью богатому, царскому, королевскому, и дивился, как он привыкл смотреть на свою хозяйку страшную и не боится зверя лесного, чуда длинноногого тощего; сам он, об ней вспоминаючи, дрожкой дрожал. Братцам же старшим, слушая про богатства несметные меньшого брата и про власть его царскую над своей госпожой, словно над рабыней своей, инда завистно стало.
День проходит, как единый час, другой день проходит, как минуточка, а на третий день стали уговаривать меньшого брата братья старшие, чтоб не ворочался он к ведьме лесной, чуду курносому. "Пусть-де околеет, туда и дорога ей…" И прогневался на братьев старших дорогой гость, меньший брат, и сказала им таковы слова:
— Если я моей госпоже доброй и ласковой за все ее милости и любовь горячую, несказанную заплачу ее смертью лютою, то не буду я стоить того, чтобы мне на белом свете жить, и стоит меня тогда отдать диким оркам на растерзание.
